Сколько существует кино, столько оно оправдывает революционеров. Мы решили вспомнить ключевые ленты про людей, которых по разные стороны дульного среза называют борцамим за свободу и террористами.
Говорят, что события 11-го сентября объединили в одной дате печаль и восхищение, проклятие и благодарность, открыли дверь в новый век и стёрли с лица Америки две симпатичные родинки — башни Всемирного торгового центра. Этот день не был моментом рождения терроризма: тот был всегда и везде, мы раньше его просто не замечали или не хотели замечать. Заглянув в толковый словарь Ожегова, обнаружим, что «террор — это устрашение своих политических противников, выражающееся в физическом насилии, вплоть до уничтожения». Вспомнив мифологию, найдем не менее любопытный факт — первым террористом был Каин. Именно он из зависти и политических соображений убил брата и положил начал индивидуальному террору. Террор наблюдался во времена правления царя Ирода и Юлия Цезаря. Террор был смыслом и целью империй Цинь и Хань. Нередко к теории и практике террора прибегали Иван Грозный, Петр Первый и даже его внук Александр Второй. Но только во второй половине двадцатого столетия — века революций и революционного века — террор стали преследовать и изучать. Неудивительно, что кинематограф, первое в истории по-настоящему массовое искусство обратил внимание на тему террора.
В разное время природу террора старались понять алмаз польского кино Анджей Вайда; безумный, но не сумасшедший Жан-Люк Годар; маргинал со стажем Фолькер Шлендорф. Однако классиков обошёл и превзошёл «солдат» итальянской новой волны Джилло Понтекорво, сняв пронзительный фильм о битве за Алжир. «На заре 1960-х все обиженные судьбой маленькие мальчики вроде сэлинджеровского Холдена Колфилда бежали в Рио-де-Жанейро», — заметил Барлетт, режиссёр культовых «Генералов песчаных карьеров». На закате 1950-х все загнанные одинокие взрослые мальчики и девочки бежали в Алжир. Здесь они находили пристанище во Фронте национального освобождения, новых друзей среди партизан, обретали уверенность в завтрашнем дне — в том, что завтра придётся идти на смерть. В отличие от так называемых первых лиц, взрослые мальчики и девочки не хотели изменить мир — желали лишь дополнить его, хотя бы постараться это сделать. Безусловно, такие люди заслуживают уважения и внимания. В 1965 году режиссёр Джилло Понтекорво посвятил им без малого два часа экранного времени. Сегодня уже совершенно ясно, что «Битва за Алжир» — самый лучший фильм Понтекорво и, возможно, самый лучший фильм про войну. Фильм, выверенный до миллиметра, лишенный иллюзий, жестокий и оскорбительный. Фильм, в котором запечатлена рутина современного колониального подавления, а также раскрыты корни и причины роста национально-освободительного восстания. Камера Марселло Гатти следила за взрослыми мальчиками и девочками, подрывающими бары и аэропорты Алжира, печально и строго, словно за волнами, мерно набегающими на берег и подмывающими скалы. Она пробиралась сквозь запутанные лабиринты квартала Ксаба, опускалась под землю, вздымалась над городом, чтобы отыскать логику в поведении до зубов вооруженных молодых людей. Понтекорво подобрался к истине так близко, что оказался вне времени, а потому его «Битва за Алжир» — навсегда. Репортажи про столкновения израильской армии и палестинцев, телетрансляции уличных боёв в Ираке и Афганистане вызывают в памяти кровавые кадры фильма — кажется, с тех пор ничего не изменилось.
О терроризме в противоречивые семидесятые и холодные восьмидесятые властители дум старались открыто не говорить — перед глазами стояли неприятные кадры, снятые американскими журналистами во Вьетнаме. Впрочем, событий тогда было столько, что хватило бы на дюжину фильмов: покушение в Афинах на резидента ЦРУ Ричарда Уэлча, расстрел израильских спортсменов в Мюнхене, убийство премьер-министра Италии Альдо Моро, похищение наследницы знаменитой медиа-империи Патти Херст, перестрелка в банке Нью-Йорка, захват заложников в Куала-Лумпуре, взрывы в Ливане и Нигерии, перевороты в Уганде и Чили — словом, что ни год, то неприятности. Тем не менее, режиссёры снимали кино о Вьетнаме. Даже неутомимый романтик-авантюрист Коппола посвятил Вьетнаму очередной фильм. Но Коппола не был бы собой, если бы бесхитростно пересказал повесть Джозефа Конрада «Сердце тьмы». Режиссёр мастерски показал, как выжигаемые войной земля и душа превращаются в потусторонний лунный пейзаж. Покачивая головой, он призывал зрителей в свидетели и, всплёскивая руками, задавался вопросами, ответы на которые никто точно не знает: был ли полковник Курц, был ли террор, да и была ли сама жизнь, или так, приснилось? После каннской премьеры «Апокалипсиса сегодня» актер Деннис Хоппер сказал, что история кино разделена на две части: «до» и «после» фильма Копполы.
«Неопределённые девяностые начинаются и заканчиваются криком, но какой разный этот крик», — писал кинокритик и режиссёр Михаил Брашинский. В самом деле, в начале 90-х это был крик усталости от узколобой деловитости и консерватизма восьмидесятых. Экран буквально захлёстывает волна фильмов о терроризме. Не успевает нью-йоркский коп Джон Маклейн спасти жизнь сотням пассажиров во втором «Крепком орешке», как его сменяет обаятельный киллер Никита. Ей на помощь приходят мрачные «Прирождённые убийцы» — объектом безжалостной иронии Оливера Стоуна становятся и прогнившая система правопорядка, и дешёвая империя масс-медиа, превращающая зрителей в гамбургеры, а жизнь — в телешоу. Однако самым точным диагнозом современного общества считаются «Бойцовский клуб» Дэвида Финчера и «Матрица» братьев Вачовски. Если команда Нео подозревает, что мир — всего лишь спектакль, разыгранный ради того, чтобы убедить всех, будто они живут в реальном мире, а вокруг только искусные актёры и статисты гигантской постановки, то мелкий клерк Джек из «Бойцовского клуба» уверен, что реальности не существует, и «лучший способ изменить мир — это разрушить его». Когда Джеку и его alter ego Тайлеру надоедает бить друг друга по мордасам, они организовывают сперва бойцовский клуб, затем мощную тайную организацию фашистского толка и, наконец, взрывают пару-тройку небоскрёбов — отлично, знаете ли, помогает от ипохондрии... «Бойцовский клуб» дарит зрителю дюжий заряд агрессии. Выйдя из кинотеатра, хочется переворачивать урны, сморкаться на тротуар, готовить в домашних условиях динамит и всячески нарушать порядок. Грустно, конечно, но в конце девятнадцатого века, чтобы почувствовать биение жизни, нужно было, к примеру, написать «Сад пыток», а на рубеже двух тысячелетий — набить морду ближнему и поднять на воздух башни Торгового центра Большого яблока.
В первую годовщину нью-йоркской трагедии писали, что террор — это не регулярная война, которая ложится в рамки игрового сценария; террор растёт из мусора повседневности, он происходит здесь и сейчас, и неизвестно, когда он тебя коснётся. К подобному выводу пришли и одиннадцать режиссёров, которые работали над киноальманахом «11 сентября». Этот фильм важен и своими удачами, и, едва ли не в большей степени, своими промахами. Суть его как события в том, что он предельно чётко очерчивает границы мировых катаклизмов, более того — границы компетентности игрового кино. При всей пестроте и разноречивости авторы избежали главного — показа трагедии 11 сентября в том виде, в котором она запомнилась телезрителю. Не ответили режиссёры и на проклятые русские вопросы, ставшие впоследствии американскими: «Кто виноват?» и «Что делать?». Этим занялся Стивен Спилберг, главный кудесник Нового Света, снимая «Войну миров» и «Мюнхен». Если в первом фильме он утончённо намекает, что с терроризмом просто надо жить, как с буйным соседом, то во втором сообщает, что вина США не в том, что американское правительство вмешивалось в палестино-израильские дела, а в том, что оно вмешивалось в них на стороне палестинцев.
Играя с реальностью, изучая природу террора и страха, кинематограф настолько увлёкся процессом, что не заметил, как оказался позади паровоза — жестокой действительности. Сидя в мягком кресле кинотеатра, зритель теперь проживает жизнь на экране. Он стал заложником хэппи-ендов. Возможно, именно поэтому атака террористов до сих пор не вписывается в мировоззрение многих европейцев и американцев. Как могли исчезнуть в клубах дымы и пыли башни ВТЦ, ведь будущее было расписано, как минимум, лет на двести вперёд и казалось таким тихим и светлым. Лучший монолог на эту тему принадлежит террористу Гэбриелу Ширу из фильма «Пароль «Рыба-меч». «Знаете, в чём проблема Голливуда? — спрашивал он копов. — Там делают отстой. Нет, я не про негодных актёров, слепых режиссёров и тупые нагромождения слов, которые студии называют сценариями. Я говорю про недостаток реализма. Возьмите хоть «Собачий полдень». Что если бы герой Аль Пачино в самом деле добивался своего? Что если бы сразу принялся расстреливать заложников? Бах — и мёртвое тело падает на пол. Что, всё ещё нет автобуса? Десяток невинных жертв, размазанных по витрине, и полиция быстро бы пересмотрела свою политику по отношению к террористам. А как бы это выглядело в наши дни? Через два часа он бы стал первой новостью от Бостона до Будапешта. Десять заложников умирает, двадцать, тридцать, один за другим, — всё в высоком разрешении, в прямом эфире, с цветокоррекцией. Нет, такое современному кинематографу не по зубам. Но что если?» Считайте, что вас предупредили.
|
